Поэзия

Об этой пьесе написаны терриконы специальных исследований — причем людьми куда как более подкованными в вопросе, чем ваш покорный слуга. Потому, вероятно, стоит поговорить даже не столько о самой пьесе, сколько о многообразии ее трактовок.

Ух, сколько их было — Гамлетов! Начиная с Ричарда Бербеджа, на которого, собственно, и «кроилась» пьеса (вспомним слова Гертруды: «Он тучен и одышлив«!), и кончая... Впрочем, нет — конца пока не предвидится. «Гамлета» будут и читать, и ставить до тех пор, пока существует театр — и каждый раз находить в нем что-то новое.

Именно богатство трактовок, наличие «воздуха», пространства для режиссера и актера, существующего в пьесе, привлекало и будет привлекать к «Гамлету» все новые театральные поколения. Даже на нашей памяти вознкали режиссерские прочтения, которые иначе как эпохальными (уж простите за пафос) не назовешь. Мятущийся Смоктуновский у Козинцева. Яркий, энергичный, на голом нерве проживающий действие Высоцкий — у Любимова. «Гамлет» Ингмара Бергмана с рутинным пьянством, холуйством и скотством королевского двора, с нанятым актером-«призраком», с врывающимися в финале «десантниками» Фортинбраса, расстреливающими за сценой последнего живого очевидца — несчастного Горацио...

Или вспомним своеобразные «фанфики»: тонкая ирония Тома Стоппарда («Розенкранц и Гильденстерн мертвы»), породившая, опять-таки, широчайший спектр трактовок, мрачный гротеск Януша Гловацкого («Фортинбрас спился») — эти вещи успели зажить своей (хотя и неотделимой от первоисточника) жизнью.

Если совсем коротко — эта старая пьеса чревата еще многими сюрпризами. И хотя бы отчасти этих сюрпризы непременно окажутся приятными — а как же иначе?