Русская классика

Мне показалось, что первая треть или половина книги нравственно намного сильнее, чем вторая половина, почти вся состоящая из морально-нравственных нравоучений Льва Николаевича Толстого. Это можно, наверное, объяснить, что Толстой писал «Воскресение» в течение длительного периода, в несколько этапов. Что меня привлекло, это не морализаторство, с которым я не во всей мере согласен и которое в данный момент не считаю вершиной, пусть это и сильная позиция. Меня привлекли самое начало книги, феноменологические описания опытов встречи и контакта между героями. Описание энергетического загрязнения и падения Нехлюдова; встречи с невинной душой Катеньки, образ её чистого лика и взгляда. Эпизод с судом считаю гениальным. В конце книги Нехлюдов сталкивается с интересным юродивым, по-видимому постигшим своё тождество с духом, или, по крайней мере, испытывавшим такой опыт. Что касается духовного воскресения самого Нехлюдова в конце, то в моём субъективном восприятии оно не так меня впечатлило. По сравнению с тем, как Толстой описывает соприкосновение с Прекрасным и душою в Катюше и самом Нехлюдове, концовка книги показалась мне скорее проявлением кризиса мысли и чувства автора.

А вот самый первый параграф романа: «Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц, — весна была весною даже и в городе. Солнце грело, трава, оживая, росла и зеленела везде, где только не соскребли ее, не только на газонах бульваров, но и между плитами камней, и березы, тополи, черемуха распускали свои клейкие и пахучие листья, липы надували лопавшиеся почки; галки, воробьи и голуби по-весеннему радостно готовили уже гнезда, и мухи жужжали у стен, пригретые солнцем. Веселы были и растения, и птицы, и насекомые, и дети. Но люди — большие, взрослые люди — не переставали обманывать и мучать себя и друг друга. Люди считали, что священно и важно не это весеннее утро, не эта красота мира божия, данная для блага всех существ, — красота, располагающая к миру, согласию и любви, а священно и важно то, что они сами выдумали, чтобы властвовать друг над другом».