‘Джон Ирвинг’

«Правила…» изначально выглядят, как роман о взрослении, навеянный Диккенсом.
Но – на более глубоком уровне – это манифест, размышление об абортах, или, точнее, о праве человека распоряжаться жизнью: своей и – окружающих. Действие разворачивается в 40-е годы, в детском приюте Сэнт-Клауд, где живут дети, от которых отказались родители, и, среди них, главный герой, Гомэр Бур, «вечный сирота». Сэнт-Клауд отличается от других приютов – здешний заведующий, доктор Кедр, каждый день нарушает закон (или лучше так: Зако-о-о-он! - с прописной и с восклицательным!): он делает аборты. Бесплатно.
На протяжении всего романа автор и его герои пытаются ответить на вопрос: является ли аборт гуманным?
Что хуже: убить неродившийся плод или дать жизнь новому сироте?
Имеет ли женщина право выбрать, что ей делать со своим телом, или же закон должен заставить ее? И какие последствия несет в себе это слово – «заставить».
«Правила дома сидра» – это, пожалуй, единственный роман Ирвинга, где автор позволяет себе прямые высказывания, с привлечением статистики смертей и прочими цифрами. Его довод прост: ужесточение законов (Зако-о-онов!) никогда не приводит к улучшению ситуации, только – к жертвам. Запрет абортов в США, например, в свое время привел к появлению нелегальных «абортариев», где женщины часто умирали прямо на столе у недоучки-мясника.
Ирвинг не пускается в демагогию, наоборот, каждый свой тезис он подкрепляет серьезным аргументом: он предлагает читателю взглянуть на мир глазами молодой, беременной женщины, живущей в стране с ханжескими законами. Возможно, она совершила ошибку, поддалась соблазну, и от нее отвернулись все, включая родителей – и что ей делать? Родить ребенка – и растить его самой? Легко сказать, а что если ее изнасиловали? Что, если эмбрион в ее чреве - совсем не плод любви? Что тогда? И даже хуже - ведь у нее нет ни образования, ни денег, ни перспектив. Какое будущее она сможет подарить такому ребенку? Она слаба, она в отчаянии – что ей делать?
Как бы ни пытались политики напирать на «мораль» и «нравственность» и даже на «законы Божьи» (Зако-о-о-оны! Бо-о-о-ожьи!), правда гораздо проще: женщина в отчаянии нуждается в помощи, и в данном случае помощь – это то, чего «закон о запрете абортов» ее лишает, автоматически превращая в преступницу.
Ирвинг дает неожиданный угол обзора: можно бесконечно рассуждать о том, является ли аборт убийством – но проблема в другом: люди так увлечены философскими спорами о «жизни эмбриона», что забыли о более важных вещах: о жизни его матери, и о его собственной жизни после рождения. Какая она будет – эта жизнь? Кто будет заботиться о ней/о нем? Закон?
Действие романа не случайно разворачивается в детском приюте. Сэнт-Клауд – это тоже метафора: своеобразный ад, куда ссылают ненужных детей. Детей, рожденных тем самым законом (Зако-о-о-оном!), и им же отвергнутых – у них нет прошлого, нет прав, и – как следствие – проблемы с адаптацией в обществе, комплекс чужаков.
«Наши законы настроены не на справедливость, а на увеличение количества страданий», - говорит доктор Кедр. Сначала мы ломаем жизнь женщине, лишая ее выбора, а потом – ее ребенку, появившемуся на свет в мире, где ему никто не рад. Просто потому, что так сказал правительственный унтер Пришибеев, который борется "за нравственность" и "против растления".
Спасибо вам, политики! Мы так рады, что вы у нас есть!
Жить стало лучше, товарищи! Жить стало веселей!
Оруэлл одобряет…
Ирвинг - тоже...