‘классика фантастики’

Очень. Очень. Тошнотворно.
Я привыкла думать, что люблю антиутопии. И считала эту книгу этаким примитивным шаблоном антиутопии: сюжет избавлен от всего лишнего, голый остов, на который можно нанизать-накрутить всего-всего и получить что-то более интересное. Все упоминания о ней как страшной — в разговорах с разными людьми — я воспринимала как констатацию факта. Ну да, страшная. Обычное слово.
Так вот нет! Она ЖУТКАЯ. Почему-то я не увидела этого лет семь назад, когда читала её на русском. Не знаю, возможно, этому способствует язык — свои родные слова можешь проскочить галопом, особо не вдаваясь в суть, а здесь — всё представляешь…
С того раза я почти забыла сюжет — понятно, что там была пара влюблённых, которых в итоге поймали и «переучили» в угоду партии — а детали, кто их предал, что, где и как происходило — стёрлось из памяти. И поэтому перед перечитыванием у меня возникли вопросы. Я совершенно не помнила, например, момент предательства Уинстоном Джулии. Ну да, крысы. Но как же надо забить, заставить отупеть человека, и снова забить, и забить его психику — чтобы он, любящий, предал любимое существо. Но тут я себя останавливаю. Я просто не имею права судить, ведь сама не попадала в подобные ситуации.
Вопрос, появившийся в процессе чтения — общество Океании делится на три слоя: высших, средних — оба принадлежат партии — и пролетариев, низших, которых, кажется, 85%. Так вот, за всеми членами партии следит полиция мыслей. К какому же классу принадлежит она? Можно было бы предположить, что если О’Брайен занимается этим, и он — высший, то высшие следят за средними? Но ведь микрофоны и телескрины повсюду, сколько людей нужно, чтобы всё это прослушивать и отслеживать. С другой стороны, это художественный вымысел, а не строгое изложение взглядов на то, как может быть устроено государство.
И здесь постоянно повторяются одни и те же мысли. Словно автор пишет для нерадивых учеников, в головах которых может что-то отложиться только если очень долго повторять. Ну а чтоб самому скучно не было — повторять в разных вариациях, иногда слегка изменяя порядок и построение фраз.
И в принципе это самое и является одним из основных средств партии по переубеждению инакомыслящих. Она перемежает побои вдалбливанием.
Вопрос, который остался без ответа — это КАК Уинстон смог ПОЧИТАТЬ Старшего Брата после побоев, исходивших от него (как олицетворения партии, забудем, что его может не быть, главное, это — символ). Переход к любить, в принципе, можно объяснить тем, что Уинстон снова в какой-то момент стал доволен собой, своей жизнью, а для полноты жизни любовь тоже нужна — ну и выходит у меня тут пирамида Маслоу: накормили, защитили — теперь можешь любить. Снова я возвращаюсь назад, к моменту предательства и пытаюсь понять, как он разлюбил. Надо перестать уважать себя, только тогда, мне кажется, можно разрушить чувство, которым руководствуешься. НО! Ведь это же было единственное, за что он ещё уважал себя: «Но я не предал Джулию». Даже О’Брайен согласился, что это правда, хотя вполне мог бы заявить, что нет. Но нет, не мог бы — у них по этому поводу пунктик был. Так вот! Получается замкнутый круг: чтобы перестать уважать себя, надо разлюбить Джулию. Но чтобы разлюбить Джулию, надо перестать уважать себя. Короче, тут всё очень тонко и спорно, но я пытаюсь разобраться внутри себя (ни с кем не спорю! — с собой!) — и мне всё ещё неясен этот момент.
А книга великолепна — ишь какая рефлексия. Видимо, придётся читать её в третий раз — через дцать лет, может быть, тогда что-то прояснится. Но как же не хочется — физически не хочется — как же блевотно то, о чём в ней…