‘мистическая проза’

Бесспорно, с этой книги началась вся вампирская тематика. С удивлением узнаешь, что практически все архетипы, связанные с темой вампиров, придуманы одним человеком и в одной книге. Священные реликвии, чеснок, возможность входа в дом только по приглашению, сон в гробах, осиновый кол, слово «носферату» («Нежить» по-румынски), превращение в летучую мышь и даже «коза», защищающая от дурного глаза (в наше время символ металлистов) — все это стокеровский «Дракула».

Автор всячески отдает должное своему злодею: он-де и умен, и отважен, и целеустремлен, и знаток алхимии. К сожалению, в романе это показано слабо. Дракула похож на стихийное бедствие: он налетает, высасывает и исчезает. Героям остается лишь хлопать глазами. Остальные герои, кроме, может быть «Шерлока Холмса» — всезнающего Ван Хельсинга — перед ним растерянны, наивны и медлительны. Им не приходит в голову, например, сменить место жительства, чтобы скрыться от графа, хотя бы переехать в дом, в который он не имеет приглашения. Особенно это видно человеку XXI века, который уже немало видел и читал о вампирах: очевидные, казалось бы, приметы и намеки, до героев доходят, как до жирафа. А ведь перед нами не материалисты и скептики, а вполне верующие люди.

Изложение книги в виде дневников персонажей, на мой взгляд, главная неудача книги. Во-первых, вероятность того, что автор дневника будет в начавшейся главе убит или превращен в вампира сведена к нулю. Во-вторых, сочетание драматургии романа и логики дневниковых записей приводит к смешным ляпам. Например, когда Ван Хельсинг и Сьюард тайком шепчутся за спиной зараженной Мины, а потом Сьюард записывает этот диалог и... просит Мину его перепечатать.

Немаловажно, что главный борец с вампирами, профессор Ван Хельсинг, практически не получает слова в виде своего дневника. Это грамотный ход, заимствованный у Эдгара По и Артура Дойля: читатель и герои поставлены в положение доктора Ватсона, который лишь догадывается об истинных мыслях гения и должен ломать голову над его намеками.

Слог романа тяжел, персонажи общаются столь патетично и витиевато, что их диалоги выглядят как театральная постановка. (В вышеупомянутой сцене Ван Хельсинг, заслышав шаги Мины, успевает произнести речь еще на два абзаца, прежде чем она входит в комнату.) Примета эпохи, стиль XIX в? Но почему Дойль, Киплинг, Верн сумели заставить своих персонажей изьясняться нормальным человеческим языком? Насколько «Дракула» великолепен своим фантастическим допущением, настолько он слаб с точки зрения «чистой литературы».