Попаданцы

На черной телеге местного духа Гвен оставил бретонский август 1914 на лицемеров и шпану. Однако книга далека от того, что принято звать «попаданчество».

Мир вблизи полон реалистичных и, как мокрый песок, тяжелых, примет Европы XVII- XVIII века. Зима, вода, мушкеты, зубодралы, книги, рембрантовские имена и воротники. Но, если дальше колорита малых голландцев — кто дал летучей таможне власть и соль, в кого, где палят пушки, ради которых гробят каторжников Железного Сада? Под чьим запретом картография? Двенадцать провинций остались чужой и чуждой страной, куда ничуть не тянет.

Магия несистемная, натурофилософски мистическая. Черепашье время, птичье лечение, мщение кракенов, экстрасенсорный дар (вслух не говорить) и, конечно, Заблудшие с Анку.

Характеры — через поступки, в голову автор не лезет и Гвену не разобраться в людях, на которых его выносит судьба. Особенно в Йорне — жестокий интриган, добрый наставник, пьяный мужлан, тонкий политик. Кожаный Нос, Саския не слабее, зарисовка экзамена — «отлично» по правдоподобию. И тот момент, когда ГГ смотрит на высокие щипцы домов и понимает, что стучаться в эти сердца не стоит, и рожденная под низким небом мать... Хорошо.

И это не история успеха. «За последний год я окреп — недаром ворочал тела во время чумы и избороздил на коньках все каналы в длину и ширину, — но от взмахов дубиной у меня очень скоро заломило руки и спину». Прозвали Перхуном ГГ не даром, его мнет и бьет, а выгоду получают другие, понимающие больше читателя и его самого. Почти весь сюжет, силой и шантажем, его вынуждают использовать свой талант, от которого ему самому мало проку.

Получил волшебного помощника, знания, деньги, встретил любовь, помогал людям — помощник слепнет от можжевеловки, больным от наук только хуже, любовь имеет свое мнение, а деньги не купят безопасности от тех, кому помог. Да и сколько там, в потайном кармане.

Стиль. Может, литературный французский особо красив, может, иллюстратор Плас пишет как рисует, а возвышенно: «Каждое его воспоминание, каждая мысль казались мне вспорхнувшей из зарослей птицей. Я едва успевал полюбоваться оперением или красотой полета, глядь, а он уже шустрит дальше, поднимает новую»; «архитектура нервов и костей, географию плоти с протекающими по ней реками крови»; «только пар от моего дыхания говорил о том, что здесь, в этой точке мира, есть кто-то живой».

Финал психотерапевтический и никаких продолжений.

Ассоциация: фильм «Сказка сказок» Митты. И от праздников озноб, и речь к Вшивой крепости, и ориентация по нравственному компасу в условиях аномалии.

Издание не на 100 баллов лишь потому, что строки с той стороны листа чуть просвечивают.

Рекомендации: тем, кому не нужно разжевывать, но готовым встретить нудноватую повседневность (полагаю, из-за нее книга проиграла Grand prix de l'Imaginaire тексту про пиратов).