‘русские писатели’

Поиск себя в жизненный период, описанный в "Броске на юг", по-прежнему, насыщен, и время это заполнено интересными и захватывающми событиями. Константин Паустовский в них участник и наблюдатель. Он мало пишет, много работает, бесконечно размышляет обо всем, что тревожит его молодое сердце.

Неожиданный бросок на юг был своеобразным подарком судьбы и очередной возможностью расширить свои познания для накопления богатого жизненного опыта.
Абхазия, Грузия, Армения, Азербайджан ...эти страны он посетил, пребывая на Кавказе, в столице каждой из них он жил. Вместе с Бабелем он ездил на Новый Афон, путешествует по Абхазии. С особой любовь к природе он описывает увиденное озеро Амтхел-Азанда.

Сейчас, почти через сорок лет, весь тот путь, что мы прошли тогда втроем, конечно, изменился, и никто из нас его, должно быть, сразу и не узнает. Возможно, что от прошлого сохранились только очертания гор, но даже и в этом я не совсем уверен. Изменения в природе обладают свойством мгновенно распространяться во все стороны, как круги по воде от брошенного камня. Поэтому я и хочу здесь бегло закрепить этот путь и весь поход на озеро в том виде, в каком он предстал перед нами тогда. Мне трудно ответить на вопрос, зачем я все это делаю. Стремление сохранить в нашей памяти то, что безвозвратно исчезает, — одно из сильнейших человеческих побуждений. В данном случае я ему подчиняюсь

.

Паустовский никогда не терял надежды в светлое будущее. Вера в то, что самое интересное все еще ждет его впереди, тянуло его в новые места, знакомила с интересными, особенными людьми. "Чем больше я видел земель, тем сильнее мне хотелось видеть все новые и новые края," - писал он. Однако и такой положительно-настроенный человек как он, подчас испытывал депрессию. За время пребывания на Кавказе он неоднократно был болен малярией, жуткие лихорадочные приступы преследовали его. Мысли, которые больше всего волнуют его, касаются вопросов жизни и смерти, одиночества человека в мире, вечности литературы:

Я точно знал, что этот мир не подвержен тлению, которому подвержен я. Пока существует Земля, этот мир будет жить. Это сознание наполняло меня спокойствием. Хорошо, я умру непременно, мое полное исчезновение — вопрос малого времени, не больше. Но никогда не умрут Тристан и Изольда, сонеты Шекспира, «Порубка» Левитана, затянутая сеткой дождя, и чеховская «Дама с собачкой». Никогда не умрут ночной беспредельный шум океана в стихах Бунина и слезы Наташи Ростовой над телом умершего князя Андрея.

Батуми и Тифлис оставили в его душе неизгладимое впечатление. Как творческий человек, он не мог сидеть без работы, поэтому, мечтая открыть нечто наподобие одесского "Моряка", он нашел место редактора в морской газете "Маяк", в последствии прозванной им "застенчивой". Не миновал и здесь войны, на этот раз, греко-турецкой.
Отдельное место в его автобиографии занимает так сильно волновавшее Паустовского повествование о том, как смотритель Батумского маяка Ставраки, будучи лейтенантом Черноморского флота, в марте 1906 года расстрелял на острове Березани лейтенанта Шмидта. Рассказывая об этом событии, он делится своими мыслями

Меня всегда удивляет одно обстоятельство: мы ходим по жизни и совершенно не знаем и даже не можем себе представить, сколько величайших трагедий, прекрасных человеческих поступков, сколько горя, героизма, подлости и отчаяния происходило и происходит на любом клочке земли, где мы живем. Мы просто не подозреваем об этом. А между тем знакомство с каждым таким клочком земли может ввести нас в мир людей и событий, достойных занять свое место в истории человечества или в анналах великой, немеркнущей литературы. К примеру, никто не подозревает, что Батумский маяк связан с одной из больших трагедий — с гибелью лейтенанта Шмидта.

"Искусство всегда берет человека за сердце и чуть сжимает его", - так говорил писатель, познавая Кавказ через искусство - картины Нико Пиросмани, известного грузинского художника, занимавшего особенное положение в культурной жизни Тифлиса.

Как в жидком стекле, виднелись над Сололаками гора Давида, фуникулер и могила Грибоедова. Она заросла плющом. Я часто ходил на гору Давида, на священную Мтацминду, и видел там могилы великих грузинских поэтов — Ильи Чавчавадзе и Акакия Церетели.

В Тифлисе Паустовский влюбляется в девушку, однако, понимая, что ничего не выйдет из этих отношений, он пытается уехать в Москву, вспоминая о маме и сестре. Но редакция посылает его в командировку с инженерами - он уезжает в Армению и Азербайджан. Нельзя передать своими словами, как он воспринял знаменитую гору Арарат! "Арарат! Я никак не мог поверить в то, что вижу его воочию. Все мифы древности, все сказки далеких веков были воплощены в этой исполинской горе. Земли, что простирались у ее могучего подножия, не были даже видны: их закрывала толща воздуха. Вершина горы стояла над миром, проступая сквозь мглу. Я смотрел на Арарат не отрываясь. Я не хотел ни пить, ни есть. Я боялся, что, пока буду этим заниматься, Арарат уйдет, исчезнет, станет невидимым." После он посетил Эривань, пребывая в раздумьях о своей жизни и о Марии. По возвращению в Тифлис он не застал там Марию, а только прощальную записку от нее и со словами «Все это выдумки!» Паустовский возвращается в Киев.