‘Серия «Малая книга с историей»’

Повесть, в своем роде, яркая и наглядная, и ее обсуждение помогло мне собрать в кучку разрозненные обрывки мыслей, и сформулировать для себя ответ на вопрос «почему фантастику я предпочитаю мейнстриму». Так что заранее извиняюсь за обилие отвлеченных рассуждений не совсем по теме. Считайте это Манифестом Просвещенного Эскапизма ;))

По понятным причинам, художественные возможности реалистического искусства изначально на порядок скромнее, чем у искусства фантастического. Ведь границы реального мира даже у самых талантливых двигаются едва-едва, а границы вымышленных миров — настолько, насколько автору хватит дыхания. Все бы ничего, но на деле это означает, что пока фантасты витают в своих заоблачных философских далях, реалистам, в основном, достается работа с пошлой и приземленной бытовухой. Но что, если реалистическому автору тесно в этих рамках? Что если ему не хочется сидеть на уровне обыденного серого окружения, а хочется говорить о возвышенном и прекрасном? Только без магии и сверхсил, без эльфов и духов, без космических перелетов и утопических городов будущего? Приходиться или повышать ставки, бросая героев в самую темную социальную пучину (как у того же Куприна в «Яме»), или обращаться к религии — читай, «узаконенному» обществом фантастическому допущению — или прибегать к «услугам» персонажей неадекватных, работать с психиатрической патологией или, по меньшей мере, крайней эмоциональной экзальтацией. Фантастика легко воплощает философские абстракции в конкретные яркие образы: абстрактную жажду власти в конкретное золотое колечко на пальце, абстрактный экзистенциальный страх смерти в конкретное заклинание по созданию крестража, ядерную войну, уничтожающую все человечество, или даже тепловую смерть Вселенной через сотни миллиардов лет. Ограниченному в художественных методах реализму для работы с этим материалом остаются сны, бредовые видения и психические отклонения. Буйные расстройства, как лихорадка Радиона Раскольникова, или тихие, спрятанные в темный потайной угол секреты, как маниакальная одержимость Гоши Желткова.

Вот только одна беда — легко сопереживать цельному персонажу, попавшему под действие непреодолимых сил, легко ассоциировать себя с ним и проникнуться его болью. И совсем не выходит всерьез посочувствовать мнительным подросткам (а тем более взрослым с психологией мнительных подростков), бултыхающимся в собственном давно прокисшем соку.

Если бы «Гранатовый браслет» содержал хотя бы объективную оценку этой мании и объяснение разницы между Влюбленностью и Любовью, его можно было бы назвать хорошим общеобразовательным произведением на период полового созревания. Вместо этого он просто рассказывает и даже слегка романтизирует историю о человеческой глупости и слабости. В итоге, юноши и девушки имеют хороший шанс истолковать его, как прямую инструкцию к действию, к подражанию и поиску т. н. «настоящей любви», которой и так безумно хочется в этот период жизни. А остальных история инфантильных взрослых вряд ли тронет так, как трогает «самая печальная на свете повесть», в которой Ромео на самом деле 15, а малышке Джульетте — и вовсе, 14.

P.S.: Во всей повести по-настоящему понравился один момент, где дедуля рассуждает о перспективах женской эмансипации и феминизма, как мести женщин мужчинам за то, что последние недостаточно мужественны. Написано век назад, но автор как в воду глядел!