‘Школьная библиотека украинской и зарубежной литературы’

Книга не оправдала моих ожиданий, но в чертовски хорошем смысле этого выражения. Думала, Золя вновь подарит степенное, неторопливое повествование, чрезвычайно описательное, в котором все события ведут к вполне понятному и логичному концу, причем настолько понятному, что на последней странице читатель обязательно должен воскликнуть: "А как же! Иначе и быть не могло!" Такой, по крайней мере, я запомнила "Западню".

Поначалу "Жерминаль" тоже казалась такой же. Кое-где было откровенно скучно: непроглядная тьма нищеты, жалкое, безрадостное существование, изнуренный труд углекопов, шахтерская лексика - все это навевало скуку. Но когда с легкой руки Этьена завертелись забастовочные дела, мое восприятие книги изменилось. Любопытно было наблюдать, как в сыне потомственных пьяниц, рабочем с дурными наклонностями, без достаточного образования рождались мысли о несправедливости мироустройства, необходимости социальных перемен, которые потом превратились в честолюбивые мечты о завоевании народных масс. Откуда в племени углекопов, сотни лет отличавшихся покорностью, безмолвием и смиренностью, столько решительности, отчаянности, агрессии? Как первоначально безобидная, собственно говоря, забастовка привела к таким катастрофическим последствиям? Эти леденящие кровь картины до сих пор не выходят из головы: перерезание тросов, люди под угрозой навечно оказаться в шахте, глумление над трупом Мегра, расстрел забастовщиков, старик Маэ, убивающий барышню из Пиолены, и как венец всему - обвал сруба, гибель животного, сожравшего так много человеческого мяса. В этих сценах, как мне кажется, Золя-натуралист был особенно на высоте. Причем его натурализм не наносил ущерба художественности.

Концовка оставила очень тяжелые впечатления: все вернулось на круги своя, только в куда более жалком состоянии. И ведь понимаю, что по-другому никак: против наследственности и среды обитания не попрешь, тогда это был бы не Золя, но все же ждала другого.