‘символизм’

В ряду книжонок низкопробных доподлинно не ожидаешь встретить сей драгоценный бриллиант. Впрочем, усталого критика можно обвинить в предвзятости, но не обессудь, читатель, на фоне творений Хэвока и госпожи Брайт «Песни» Лотреамона весьма выделяются. Ну что ж, давай же обратимся к сему произведению, что нам современные труды, лишь классика, лишь только песни в прозе.

Лотреамон, в миру то Изидор Люсьен Дюкасс, французский то прозаик и поэт, певец насилия, предтеча символизма, чьи строфы завораживают своим изяществом. (Ах как же жаль, что не могу отдать я должное оригиналу, лишь только перевод доступен мне!) «Песни Мальдорора», его единственное крупное детище, практически целиком состоит из известных сюжетов классикоов, будь то Байрон, Гете, деСад или же Данте Алигьери. Лотреамон не опускается до бессмысленного копирования, он создает свою собственную историю, вплетая в нее отсылки и заново открывая всем известные сюжеты, лишь подтверждая собственную эрудированность. Бесспорно, мастерство и изящество, с которыми автор выплетает фабулу, достойно одного лишь восхищения, и автор, не мудрствую лукаво, читателя тот час предупреждает, о том с чем ему предстоит столкнуться, принявшись за чтенье.

Так вот, мелодии, которые певец исполнит перед вами, не новы, но то и ценно в них, что все надменные и злобные мысли моего героя каждый обнаружит в себе самом.

С другой же стороны, попробуй только, в наш жестокий век, ты сотворить подобное кощунство, взять всем известных классиков, смешать сюжеты, иль воспроизвести перепрочтенье, и тут же прослывешь в устах безжалостных читателей нелепым плагиатором, в чьем творчестве нельзя найти и грамма самобытности. Как те, кто мнят себя искусными художниками, наследниками прежних гениев, совершая обводку сюжета с фотографии, или с чужой работы, могут исторгнуть из себя лишь слабую копию. Другое дело же творцы, использующие reference, живую и реальную натуру, те кто несет во вне творения, наполненные индивидуальностью. Тех будут почитать, превозносить как истинных оригиналов, и гениальность сих создателей славить.

Итак, герой, чей образ, трудами автора, столь мрачен и ужасен, что превосходит многое из ныне написанного. То Мальдорор, он мрачен лицом и черен душой настолько, что «одно его имя повергает в трепет небесное воинство». Он словно злобный шут высмеивает и глумится над всем, что видит он округ себя, он унижает веру, не оставляя жестокому и невежественному Богу ни шанса дабы обелить себя, он зубоскалит над людскими нравами, творит жестокость, калечит и убивает ради забавы...

Меня разбирает смех при мысли, что вы осудите меня за то, что я так яростно кляну человеческий род, к которому принадлежу и сам (меж тем уже это одно могло бы послужить мне извиненьем!), и Божественный Промысел...

Герой куражится в вихре злобного веселья, периодически переходя на снисходительный, сочувствующий тон. Не обольщайся, мой читатель, то маска, образ, напускное, ведь сам Мальдорор лишь злобная карикатура с классического романтического героя, что посвящает свою жизнь противостоянию жестокому и невежественному миру. Зло хаотичное, творящее насилие, жестокость, непотребства лишь ради факта самого своего существованья. При всем при этом, Мальдорор лишь отраженье нашего греха, он образ собирательный, вобравший внутрь себя все грехи и пороки рода человеческого. Какое ж счастье, что среди описываемых автором событий нет и ни грамма подлинных, лишь вымысел и только, что яд сих строф столь эфемерен, что многие сердца и не затронет.

Оканчиваю свой рассказ и, позвольте, прощаюсь временно, подобно Мальдорору.

Прощай, я ухожу на скалистый берег, чтобы холодный ветер наполнил мою грудь, стесненную настолько, что я едва не задохнулся, ибо легкие мои громко ропщут и требуют, чтоб я избрал для созерцанья предмет поблагостней и попристойней, чем твоя особа!