‘Собрание сочинений’

Сэр Вальтер Скотт, который в отношении собственного творчества проявлял поразительную легкомысленность (в которой можно усмотреть и ложную скромность), «Пуритан» все-таки выделял, считая их своим лучшим произведением.

Можно спорить, так это, или нет, но серьезность, с которой писатель подошел к написанию книги, очевидна.

После растянутого, но по-скоттовски обаятельного вступления ( я знаю, есть читатели, которым давай экшена с первых страниц, меня же мерное течение старомодной речи захватывает само по себе), читатель вполне может запутаться, кто же все-таки выступает автором произведения.

Уже покойный сельский учитель, который записал историю со слов кладбищенского каменотеса, или трактирщик, чьим постояльцем учитель был...

Изначально роман и должен был называться «Кладбищенский старик» в честь старого чудака, положившего годы жизни на подновление забытых могил своих единоверцев. Но такое название настраивало бы читателя на ожидание «страшной» готической истории, и книга вышла под другим именем.

Эта матрешка из скрывающихся друг в друге рассказчиков как будто не нужна, потому что когда читатель переносится в конец XVII века его ведет с собой всеведущий и всемогущий автор, не пренебрегающий возможностью напомнить о том, что история которую он рассказывает, вообще-то вымышленная... Ироническое же сбивание пафоса и нередкое пробивание «четвертой стены», которые сами по себе — имеющие право на существование литературные приемы, в «Пуританах» выглядят неудачными вставками из совсем другой оперы. (Кстати, опера по мотивам книги действительно существует).

Молодой провинциальный дворянин Генри Мортон жил на иждивении богатого, но скупого дядюшки. Положение его было незавидным — принадлежавший к потерпевшей поражение партии и терпящей гонения конфессии, Мортон подумывал о том, чтобы поступить так, как поступили до него многие шотландцы — наняться в какую-нибудь армию в континентальной Европе, в надежде нажить там славу и состояние. Генри был влюблен в наследницу местного баронства Эдит и та отвечала ему взаимностью, но между ними лежала настоящая пропасть.

Во время военного смотра Мортон выиграл соревнования по стрельбе и стал обладателем комического звания «капитан Попки», (стрельба велась по изображению попугая). Вместе с приятелями он решает отметить событие хорошей пирушкой в кабаке и с этого, совершенно обычного в таком случае, шага, начинается тяжелая и кровавая дорога Генри к славе...

Встретив старого товарища своего отца, фанатичного пуританина Белфура Берли, Генри оказывается впутан в клубок политических и религиозных интриг и противоречий.

Мортон просто в силу происхождения (отец его был офицером «круглоголовых» во время революции) и почти против своей воли становится одним из вождей пуритан. В заговоре он не принимал участия, но принял сторону восставших, потому что с роялистами у него все горшки оказались побиты еще до начала волнений. Жестокий полковник Грэм едва не вздернул его за проступок, который едва ли тянул и на тюремное заключение, а это и самого мирного человека может заставить взяться за оружие.

Я очень мало знаю о религиозных войнах в Англии и Шотландии, потому никак не могу критиковать писателя за историческую достоверность. Но даже если какие-то передержки автором и допущены (в целях нагнетания драматизма или по политическим соображениям), картина, рисуемая Скоттом, предстает совершенно убедительной.

(Вообще Скотт берет деталями, которые расцвечивают прошлое. Там где нынешний автор с помощью википедии может уверенно скакать «по верхам» не чувствуя духа времени, и того, чем описываемое им время вообще отличалось от нынешнего, Скотт краткими штрихами дает очертания совсем иной жизни. Где жили люди, такие же как мы, но жили совсем по-другому. «Музыкантский выгон», куда более тонкая, чем принято считать, грань между сословиями, «право тюрьмы» и тому подобные детали, которых в учебнике не найдешь, только в монографии).

Пуритане предстают неоднородной массой. На восстание их подвигли гонения, нарушение правительством Ковенанта (соглашения), но есть для бунта и вполне земные причины — разгул местных «силовиков», которые ведут себя в родной стране, как в оккупированной. Но пуритане это не такие ходульные «борцы за свободу» из советских книжек. Среди них есть фанатики, чей пыл к вере и желание истреблять ее врагов подозрительно сильно напоминают современных исламских радикалов. Они еще не дошли до того, чтобы как пикарды верить, что Земля очистится от скверны только когда кровь зальет ее по холку коня. Но судя по тому, что Мортона натурально хотели принести в жертву, до пикардов (и современных салафитов) им недалеко. Есть и умеренные, требующие прежде всего свободы вероисповедания, а вовсе не истребления всех врагов веры.

С другой стороны роялисты тоже совершенно разные. Среди них точно так же есть и люди чести и подонки, и трусы и герои.

Бурлящее от внутренних раздоров, раздираемое противоречиями, войско повстанцев все-таки громит лейб-гвардейцев Грэма (в ходе боя от руки Берли гибнет сержант Босуэлл, самый наверное, неоднозначный и интересный персонаж книги...) и выдвигается походом на Глазго.

Мортон же мечется между долгом и честью, между природной гуманностью и жестокой необходимостью военного времени. Пока сам он командует штурмом Глазго, Берли берет в осаду замок Тиллитудлем, который готовится стоять насмерть.

Скотт хорошо показывает, что гражданская война начинается как будто не всерьез и нехотя. Люди принимают ту или иную сторону иногда совершенно случайно. Зримая подготовка в будущим боям совмещается с бытовыми заботами. И всем, несмотря на запальчивые речи, как-то не верится, что скоро надо будет всерьез, насмерть убивать друг друга. А потом — первая кровь пролита и очень скоро ожесточение охватывает всех и каждого.

Штурм Тиллитудлема, битва в горах, захват Глазго, карательная экспедиция герцога Монмута, шествия с отрубленными руками и головами проигравших, пытки и казни, все это описано жестко, реалистично, без малейшего налета романтического флера. Какая уж тут романтика, когда идет война насмерть фанатиков с циниками!

(Причем где циники, а где фанатики со временем становится все менее понятно. Особенно, когда чаша весов склоняется на сторону как будто совершенно разбитых пуритан, и уже генерал Грэм вынужден партизанить в горах, теперь он — мятежник, оставшийся вне закона из рыцарской верности свергнутой династии).

Без юмора, конечно, тоже не обходится, за него отвечают слуга Мортона — увалень Кадди, и служанка Эдит — пройдоха Дженни. Если честно, эти двое много более живые и симпатичные, чем главные герои.

Персонажи вообще, несколько театральные, но полнокровные. Фанатичный, но при этом расчетливый и умеющий манипулировать людьми Берли, в финале обретает некоторые черты не то байронического героя, не то комиксового злодея

(он окончательно сходит с ума, ему мерещится, что его преследует Сатана, он живет в пещере за водопадом...) , но прежде он предстает убедительно зловещим персонажем, как это обычно и бывает с людьми, у которых увлеченность сверхценной идеей не погубила интеллекта.

Грэм Клеверхаус — жестокий каратель, но не чужд и рыцарского великодушия, а его сентиментальная привязанность к Стюартам доказывает, что рыцаря из себя он не строил на публику, для него феодальные понятия «чести» действительно святы.

Пуританские проповедники разной степени радикальности, колоритны донельзя. Люди эти в самом деле живут в Писании, все эти моавитяне и фелистимляне для них так же реальны, как шотландцы и голландцы. Но если Мос еще забавна (ну тронулась пожилая тетка на религии, такие иногда и сейчас по трамваям честной народ достают), то МакБраер, который и «испанского сапога» не страшится, или Аввакум с его блестящей идеей человеческого жертвоприношения, совершенно не смешат, а скорее пугают.

Наверное, если бы автор сосредоточился на политике и гражданской войне, книга могла бы получиться еще лучше. Но обязательная любовная линия («они любят друг друга, но принадлежат к враждебным станам, и пребывают в разлуке долгие годы»), решена неуклюжими средствами старомодной романтики. Ей же богу, неудобно становится за автора, когда он после страшных, добела раскаленных сцен суда и казни над мятежниками, берется за водевильные эпизоды.

Вернувшийся из десятилетнего изгнания, никем не узнанный Мортон, подслушивает мучительные объяснения Эдит и ее десять (!!!) лет проходившего во френд-зоне поклонника, а потом, явившись призраком в окошке, пугает несчастную до нервного расстройства.

Быть может чувствуя, что свернул не туда, Скотт дает хэппи-энд скороговоркой в виде разговора с читательницей, но юмор тут скорее единственный удобный способ уйти от правды — после всего пережитого, герои, возможно и будут счастливы, но это будет «тихо и печально». Слишком уж потрепала их жизнь и слишком им много лет (тридцать это и сейчас уже не юность, а уж в XVII веке...) на момент счастливого воссоединения.

Можно понять, почему сам писатель считал роман своей лучшей работой. Историческая часть, проникновение в политическую и религиозную подоплеку трагических событий полуторавековой давности, массовые и батальные сцены действительно впечатляющи.

Но наживленные на белую нитку, ходульно-романтические линии не позволили лично мне поставить высшую оценку.

Если в недавно отрецензированном мной «Айвенго» пышно-стилизованной речи и театральные повороты сюжета органично ложились на общую эпичность, легендарность и древность, то применительно к кровавым страницам недавней истории такой стиль кажется менее уместным и разрушает правдоподобие.

Тем не менее, с уверенностью готов порекомендовать всем, кого интересует истории Шотландии, история религиозных течений, и у кого нет идиосикразии на стилистику Скотта.