‘Стрела Времени. Миры А. Валентинова’

«Поверг себя на колени,

Вскинул на себя руки

И, обуреваемый вспененною судьбой,

Молвил:

«Горе лому, которому не стоять!..»

Против лома нет приема, чоуш.

Это что? Это отважная героиня размышляет, не редиска ли она, развязывая очередную войну. Я не шучу.

На этом месте я прошлый раз сломалась, начала ржать вслух и закрыла читомое. Но, увы, модераторы Фантлаба суровы — чтобы ответственно ставить оценку, ты должен дочитать.

Просто поразительно, насколько одни и те же художественные приемы могут вызывать удовольствие (Олди) и раздражение (Валентинов). Может быть, дело в пропорциях. Может быть, в том, что Олди, пользуясь как методом обрывки воспоминаний-смутные намеки-перелицовывания всем известных банальностей, берут ну по крайне мере всем известные банальности, или дают себе труд где-нибудь бочком впихнуть вводную.

Может быть, дело еще в том, что речевые портреты героев у Олди имеют хоть какое-нибудь правдоподобие. Здесь же, ох, Денница изъясняется в стиле ЧГК-шного Мелькора; конный центурион — то ли таджикского дворника, то ли подростка-дауна (не, я понимаю, что автор имел в виду что-то типа «я старый солдат и не знаю слов», но блин, ну в Кука можно поподглядывать, или там в Симонова, чтобы посмотреть, как эта публика разговаривает...), внутренний монолог героини достоин сразу целой полки покетбуков типа «огненная страсть» или «милый граф» — омойбелокурыйбог (это типа ушлая политически активная стерва говорит, а не праздная курица грицацуевских лет, причем не стебется, все всирррьёёёз, причем, опять же, не прощаясь с любимым, а увидев симпотного парня)

Что до сюжета. Ладно, я не против апостолов, которым Денница выделяет места для проживания. Ну, тхе пхантастика, допустим. Почему оный Денница берет себе англо-германский псевдоним — то вообще тьма печальная, оски стало быть и самниты говорят Хэмтриос. Вот так все бросили и говорят по-гречески. Ангел, кстати, тоже по-гречески. Ни одного грека, кстати, на сем пространстве романа.

Героиня, крепко потерпевшая в италийской войне от Корнелия Суллы, переписывается с Випсанием Агриппой? нуачо, выпил с Берия, закусил с Пелевиным — одно столетие, одна страна, ну чо вы.

Еще пара моментов.

1. Беседуют иудейский архангел и италийка 1 в. до н. эры.

» — Предлагаешь провести плебисцит среди... среди неандертальцев?

- Вот спасибо! Хламидомонадой уже величали!»

Ну конечно, не только неандертальцев она знает, но и денисовцев... И тасманийцев... и хоббитов с острова Флорес, ага...

2.» Души гладиаторов забирал с собой Тухулка, самый страшный и кровавый демон.»

Ну, вот и до Ктулху добрались...

Ну и не зря Mastino требовал чтобы я дочитала до конца!

В послесловии автор пишет:

«Стиль и язык «Спартака», столь похожий на «ледокольного» Суворова. Не только похожий, дорогой Читатель! В «Спартаке» я пошел на сознательную стилизацию, желая включить пресловутый «подтекст», задеть за живое всех любителей и хулителей Виктора Резуна. Художественный прием вполне в духе постмодернизма, уж простите, нахулиганил слегка! Надеюсь, вы уже убедились, что я все-таки более осторожен и не столь беззастенчив, как автор «Ледокола».

Кроме того, признайте, что Виктор Суворов очень хорошо умеет объяснять даже самые сложные моменты. Я лишь старался, применяя его метод, не слишком упрощать, чем он порой изрядно грешит.»

ну хоть на обложке бы рисовали что-нибудь типа «Продолжение «Звирьмариллиона» помноженное на «Таня и Витя против диких гитар». Нечестно говорить только в послесловии, что все вышеизложенное было с самого начала только стебаловом. Впрочем, может быть, я повелась на похожесть с Олди — они-то пытаются как-то серьезные вопросы поднимать. Бывают, конечно и достойные примеры стебалова по историческим мотивам — не ошибусь, упомянув один роман, где неизменная Марлен Дитрих (у которой в ЭТОЙ книге красивы только ноги) увлекаема в каюту неким поэтом. Но там-то как раз никакой этой задыхающейся взволнованности текста, немаркированной обрывочности временных потоков — того всего, что по идее обозначает «ой, я это настолько всерьез, что даже не фильтрую».

горе, в общем, лому, которому не стоять. Горькое.