‘философская проза’

Теперь я знаю, откуда есть пошел этот неприятный говорок, встречающийся почему-то часто в книгах наших «постсоветских» писателей. Вот, наверное, родоначальник. Но здесь эта причудливая речь, в основе которой канцеляризмы периода обострения (т.е. раннего своего периода) и новояз, положенные на вдумчивую крестьянскую манеру, неожиданно органична и уместна, неотделима от общего настроения и сюжета.
Потому что в жизни та же сушь и те же причудливые сочетания: инвалид, время от времени сыплющий удары в лицо собеседника, важный пенсионер, задумывающийся рабочий, высокоорганизованная скотина… Всё задыхается от отсутствия смысла, отсутствия красоты и даже жалость приобретает уродливые черты.
Только редко-редко всколыхнет одинокую травинку ветер из прошлого, потянет теплым жилым запахом, и смягчится лицо, остановит человек свою отчаянную работу. Но поймать, задержать воспоминание он уже не в силах – нет теперь прошлого, умерло будущее, осталась безумная работа, да тоска – особенно страшная потому, что уже и не понятно, по кому (по чему) тоскуешь.